Неудавшаяся операция за Днепром осенью 1920 года, когда в связи с прекращением польско-советской войны значительные силы красных были брошены на Южный фронт, в Северную Таврию, заставила наше командование оттянуть свои части обратно на левый берег Днепра.
1-й Кубанский стрелковый полк переправился через Днепр вечером
2 октября у сел. Ушкалка и был направлен 3 октября на отдых в
сел. Верхний Рогачик после изнурительных переходов и непрерывных столкновений с противником. 8 октября полк перешел в хорошо знакомое нам сел. Большая Белозерка. Здесь, неизвестно по чьему распоряжению, полк дал вечером… бал, благо у нас был свой оркестр. Без сомнения, это был последний бал белых в Таврии, и в последний раз тавричанки танцевали с белыми офицерами, многим из которых пришлось через пять дней сложить голову на этой же самой таврической земле.

9 октября полк перешел в сел. Малая Белозерка. Все говорило за то, что скоро нас пошлют опять на фронт, и действительно, 10 октября форсированным маршем полк двинулся в северо-восточном направлении, к селению Васильевка, у станции железной дороги, куда и прибыл вечером того же дня. Оставалось предположить, что мы идем поддерживать отступающие из-под Александровска наши части.

Полк следовал вместе с 1-м Запорожским конным полком под общей командой генерала Цыганка. В то время, когда мы стояли в сел. Ва-
сильевка в продолжение пяти дней в полном бездействии, Запорожский полк (командир полка полковник Рудько) вел наблюдение верстах в 10 западнее, у сел. Скелька, что на речке Конке (Конская), за которой находятся обширные плавни вплоть до Днепра, где были замечены переправившиеся через Днепр красные части. В ночь на 15 октября красные заняли окраину Скельки со стороны плавней, накапливаясь там для перехода в наступление. В эту же ночь наш полк был предупрежден, что наутро мы должны будем выступить. На рассвете 15 октября полк собрался у станции Васильевка, где генерал Цыганок объявил командному составу обстановку и сказал, что полку дается задача отбросить красных обратно за речку Конка. К общему удивлению, генерал добавил, что наступать мы будем не одни, а совместно с самурцами и смоленцами, которые пойдут левее нас. Это сообщение подняло, конечно, настроение у всех нас, и мы бодро зашагали вдоль дороги на Скельку, сначала — побатальонно, а потом цепями, по-сотенно.

Было холодное и неприятное серое утро, шел густой снег, покрывавший разрыхленные поля с замерзшей землей. Вокруг стояла полная тишина, не было слышно ни стрельбы, ни другого шума. Мы уже приближались к Скельке, как вдруг за поредевшей снежной завесой отчетливо обозначились на белом фоне черные линии цепей противника. Мы продолжали двигаться вперед, и вскоре раздались ружейные и пулеметные выстрелы, запели первые пули над головами, а с ними появились у нас и первые раненые. Наши цепи залегли. Было ясно, что нам предстояло серьезное дело с противником, успевшим окопаться. Но где же наши соседи, думали мы, поглядывая налево. Там была голая равнина с несколькими курганчиками, за ними маячили редкие группы всадников, по-видимому, Запорожского полка, который, как потом оказалось, сдерживал конницу красных, обнаруженную правее пехотных цепей. В разгар огневого боя с нашей стороны неожиданно выскочила броневая машина, начавшая осыпать красные цепи пулеметным и артиллерийским огнем. Мы обрадовались этой поддержке. Но вот и на стороне красных появилась такая же машина, вступившая в перестрелку с нашим броневиком. Перестрелка продолжалась довольно долго, но наша машина повернула и вскоре скрылась в тылу, вероятно получив повреждения. Машина противника, приблизившись, стала бить с близкого расстояния по нашим цепям, нанося нам большие потери. По усиливающемуся огню красных можно было судить о прибывающих к ним подкреплениях, и следовало ожидать их перехода в наступление. Нам стало ясно, что мы ввязались в дело, не рассчитав своих сил и недооценив сил противника.

В это время с курганчика, находившегося приблизительно в 400 шагах от левого фланга нашего 2-го батальона, затрещал пулемет красных, поражая нас продольным огнем. Положение становилось критическим, мы несли тяжелые потери убитыми и ранеными. Наступил момент, когда держаться нам стало трудно, и командир
2-го батальона войсковой старшина Луговской, при котором я состоял офицером-ординарцем, вызвал хорунжего П. и приказал ему со взводом казаков сбить пулемет красных во что бы то ни стало. Несколько раз пытался хорунжий П. поднять казаков в атаку под губительным огнем красных, но они не решались подняться. Бывшая при взводе сестра милосердия выскочила вместе с хорунжим вперед и крикнула: «Казаки, за мной!» Воодушевленный примером взвод бросился вперед и сбил красных с курганчика. Фланговый огонь прекратился, и войсковой старшина Луговской, как старший командир батальона, приказал цепям отступать.

Короткий зимний день кончался. Снег то шел, то переставал идти, земля размякла, образовав густую грязь со снегом, в которой вязли ноги. Мы отходили с гнетущим чувством проигранного и кровавого боя. За нами оставались на снегу темные пятна, это были наши убитые и тяжело раненые, которых некому было подбирать и не на чем было увозить. Я до сих пор не могу забыть мучительную смерть первопоходника — есаула Никифорова: осколком снаряда красной броневой машины ему вырвало внутренности. Растерявшаяся сестра милосердия, не имея возможности чем-либо помочь извивавшемуся в конвульсиях страдальцу, только бегала вокруг него и беспомощно оглядывалась. Мне было очень жаль этого симпатичного офицера. С не меньшей жалостью видел я умиравшего начальника конно-пуле-
метной команды есаула В. Гришко, станицы Мингрельской, с которым меня связывала совместная служба в других частях. Пуля попала ему в голову. Сестра милосердия М. Бочарникова вывезла его с позиции, но по дороге в тыл он умер и был похоронен у железнодорожной станции.

Здесь я должен помянуть добрым словом наших полковых сестер милосердия. Это были самоотверженные девушки, делившие с нами радость и горе, всегда находившиеся на линии огня и рисковавшие своей жизнью, как и все казаки и офицеры. Впоследствии почти все они повыходили замуж за своих боевых соратников.

Я изложил течение боя в пределах 2-го батальона, но и в 1-м ба-
тальоне, находившемся правее нас, положение было не лучшим. Сошлюсь на письмо ко мне уже упомянутой выше бывшей сесры милосердия М. А. Бочарниковой (Монморанси, под Парижем):

«Во время боя под Скелькой я находилась вместе с пулеметным взводом при 1-й сотне. У нас было много раненых, которых не удалось вынести. В нашем взводе убило одного пулеметчика, а другого ранило. К раненому бросился один из казаков, но и он был убит. К раненому поспешил сотенный фельдшер, убитый сейчас же. Тем временем был убит и раненый казак. Надо было спасать пулемет, к которому кинулся сам командир 1-й сотни, тут же упавший убитым. За ним следом бросился наш хорунжий Кокунько, но был убит и он. В это время сотня отступила, и пулемет, окруженный трупами, достался большевикам».

Полк покидал поле боя, направляясь к Бурчатску, южнее сел. Ва-
сильевки, где стоял наш обоз и тыловые части. Предполагалось, что мы остановимся там на ночь. Красные не преследовали нас. Молча брели уставшие, измученные люди в тумане наступающей ночи. Нагнали где-то по дороге еле бредущую лошаденку, запряженную в крестьянскую подводу; из подводы раздавались протяжные стоны тяжело раненого, и что-то толкнуло меня подойти и нагнуться над подводой. Прежде всего мне бросился в глаза на груди раненого знак 1-го Кубанского похода, и, вглядевшись в искаженное болью лицо, я узнал хорунжего Золотова, всегда такого веселого и общительного. С тяжелым чувством пришлось отойти от подводы, так как я ничем не мог ему помочь.

В Бурчатске мы пробыли всего около двух часов и двинулись оттуда дальше, на Михайловку, так как за нами якобы показались разъезды красных.

Не описывая дальнейшее наше отступление, скажу только, что на всех последующих остановках полк стал приводить себя в порядок и подсчитывать свои потери. А потери были большие, как в командном составе, так и у казаков, в общей сложности не меньше 50%. В одной из сотен 2-го батальона выбыли из строя все офицеры, и сотня осталась под командованием старшего урядника. Невольно вставал вопрос, какой смысл имел наш бой под Скелькой? Задача, поставленная полку: отбросить переправившегося противника обратно за Конку, даже в случае удачи, ставила немедленно другую задачу: как удержать за Конкой противника, имевшего полную возможность переправиться в другом месте. Не мог же полк оставаться все время у Скельки, будучи совершенно изолированным от других частей своего корпуса и вообще от каких бы то ни было белых войск.

Знакомясь ныне с советскими источниками *), ясно видишь всю бессмысленность боя под Скелькой. Тогда вдоль реки Конка наступала группа красных войск начдива Федько в составе двух стрелковых дивизий, одной стрелковой бригады и одной кавалерийской бригады, и наш полк был слишком слаб, чтобы дать отпор этой группе, в чем мы и убедились.

Военная Быль. Издание Обще-Кадетского Объединения.
№ 110. Париж, май 1971. С. 28–30

*) В. Душенькин. «Вторая конная», Москва, 1968.